«Вишнёвый сад»

Только что я прочитал чеховский «Вишнёвый сад», и прочитанное мне настолько понравилось, что аж пост захотелось написать. В нём я, разумеется, не смогу охватить все сюжетные линии и все конфликты, рецензировать, дать им оценку — но и не стремлюсь к этому. Пока конфликт для меня один, и вы сами знаете, какой. Остальные — жмутся в сторонке, ожидая своей очереди.

Знаете, что скажу? Не соглашусь, как обычно, с Ваней С., который на уроке литературы про «Сад» спорил с детьми и учительницей, считая, что Лопахина не нужно осуждать. Лопахин — удивителен: при своей необразованности он смог откуда-то взять в себе рациональную жилку, обязательную составляющую души нормального бизнесмена. И он прав, чёрт возьми, прав, он должен был срубить к чертям этот загубленный, но все ещё красивый сад, вырвав кусок жизни у Любови Андреевны и Гаева — но ещё более правы были бы те, кто бросил бы этих двоих со своими тонкостями души, оставив сад в покое, дав его продать с аукциона и расстроиться окончательно. Не нужно принимать решения за людей, даже если они не могут сделать этого сами. Не нужно вмешиваться в мирное течение их жизни, построенное, как иногда кажется, на одних лишь болезненных сомнениях, воспоминаниях и нежелании посмотреть правде в глаза. Всё это — неуважение к ним. Хочешь помочь — помогай. Но если твою помощь не принимают — смирись.

Раневскую же с Гаевым тоже есть за что осудить — за лень и привязанность к старой жизни. Но я не буду — потому что вижу в них себя.

На их месте я бы поступил точно так же. И камень, который таким усилием свалил с их душ Лопахин (Раневская с Гаевым до и после продажи сада — совершенно разные люди), свалился бы и с моей.

Из ситуации с вишнёвым садом нет логичного и приемлемого выхода: что бы ни произошло, кто-нибудь будет недоволен. А так как я симпатизирую и Лопахину, и Раневской с компанией, отношение к решению проблемы у меня сложилось очень неоднозначное. Я так и не смог решить, как же эта пьеса заканчивается — трагично или нет. Впрочем, наверное, решать и не нужно. Через какое-то время само решится.

Что же касается драматургии — она действительно драматична, она волею Антона Павловича вгрызается в эмоциональную сферу зрителя, как собака в кусок мяса, оставляя в ней огромную дырку — дырку, которую зритель должен заполнить снова, уже новыми смыслами и идеями. Так и должно вести себя со зрителем любое художественное произведение; это — высшая мера его качества. Вторая высшая мера — воодушевление, вдохновение на творчество и самовыражение; и здесь «Вишнёвый сад» — выше всяких похвал: я ведь пишу пост. Пишу. Самовыражаюсь.

После прочтения я долго ещё, похоже, пробуду в прострации, пустоте, которую нельзя описать общо, дать ей характеристику, а можно лишь, совершенно не понимая, как она устроена, создать другую такую же и поместить в неё другого человека. Я не хочу из неё выбираться. Но придётся: послезавтра ЕГЭ по литературе; собственно, из-за него я и стал читать эту гениальную пьесу. Хоть что-то полезное этот экзамен привнёс в мою жизнь.

Nota bene: подробный школьный урок литературы по «Вишневому саду» я прогулял по Риму.

Мураками

Ваня С. дал мне почитать Харуки Мураками.

Как-то так совпало, что в тот же день, когда я начал неторопливо поглощать его тексты, мне понадобилось в поликлинику. Ну, обычную поликилинику, районную. Все в них были хоть раз, все знают, что это за учреждения такие.

В районных поликлиниках иногда, бывает, царит атмосфера кипящая, как будто готовая выплеснуться из стен старого советсеого здания и залить гневными аргументами двух каких-нибудь спорщиков всю прилегающую улицу; а бывает тихое спокойствие, такая совершенно неподвижная серость, которая если и движется куда-то, то из ниоткуда — в никуда. Не тишина, нет: медленные тихие разговоры об очень насущных вещах — лекарствах, диагнозах, ценах на мыло или на эти самые лекарства. Источником такой неподвижной серости, как правило, выступают тихие пенсионеры, немногие пришедшие в учреждение действительно лечиться. От них этим спокойствием просто веет. (И даже я сейчас пишу эти строки, и у меня зависает текстовый редактор — от этого самого спокойствия. Ну, или, блин, все-таки винт надо чистить. Мне больше нравится первая версия.)

Мураками у меня вызывает именно такое ощущение. Ощущение, что вокруг все происходит с такими маленькими скоростями, что сам ты в нём движешься будто со скоростью звука. Все идет своим чередом, все работает, живет — просто медленно. Никаких конфликтов, ничего выдающегося — то есть вообще. Просто тягучее желе из жизней миллионов граждан, пришедших в поликлинику и мирно ожидающих очереди к столь же спокойному врачу.

Из ниоткуда в никуда.

И вот, повращавшись с непривычки бешено в этом киселе, ты и сам потихоньку успокаиваешься и, словно загипнотизированный окружающей реальностью, начинаешь жить абсолютно так же, как живут другие ее обитатели — у тебя появляются свои насущные проблемы, решением которых ты занимаешься подавляющее большинство времени; а когда они неожиданно заканчиваются, чтобы не скучать, придумываешь себе новые; прекращаешь вечную погоню и начинаешь практически слепо, с обзором метров в пять, но с интуитивной уверенностью вперед как минимум на километр брести по дорогам, карты которых нет ни у кого — и совершенно удовлетворяешься этими своими дорогами, практически не пересекающимися с дорогами других людей.

Что самое интересное и самое закономерное, мне не хочется забывать эти ощущения. Я люблю стабильность. Все ее любят. Просто она любит не всех.

И это хорошо.

Твиттер начала двадцатого века

Твиттер родился гораздо раньше, чем вы думаете. Его придумал Маяковский.

Его автобиография «Я сам» — ярчайший пример. Возмутительно ярчайший. Есть все, что надо: краткость, рваность и метафоричность (которой современному твиттеру не хватает, увы — впрочем, что есть Твиттер, а что — Маяковский?)

Это дневник, но не тот, в котором все события размазаны по дням, и упомянуто буквально всё. Это — сгусток жизни поэта. Здесь — всё, но нет ни одной лишней буковки. Квинтэссенция информации.

И вот за это я его обожаю. Он — монстр, перевернувший искусство двадцатого века. Ни больше, ни меньше. Ахматова, Блок, Есенин с ним и рядом не стояли. Есть еще Хармс, им тоже зачитываюсь; у него за бредом скрываются хорошие образы; с удовольствием развиваю с его помощью у себя последнюю стадию СПГС.

Вообще большинство идей так или иначе уже были реализованы, просто сейчас они реализуются в новых формах. Новое — хорошо разобранное на части старое. Не забытое, нет. Тщательнейшим образом, по кусочку расчлененное и уложенное в другой конфигурации.

Это была вечерняя порция очевидности.

Э. Лимонов. Титаны

титаны

Название-то какое!

По нему непонятно, что это, оказывается, сборник эссе-биографий. Одних упомянутых в нем Лимонов считает титанами, других — «титанами». Критикует Дарвина. Гениализирует Ленина. Нейтрально отзывается о Пол Поте и бин Ладене.


Кстати, вот, насчет Ленина. Эссе о нем зацепило меня настолько, что когда, читая его, я ехал в метро, не хотел выходить на своей остановке. А потом дочитывал его, стоя на эскалаторе и ругаясь на людей, выдумавших, что их (эскалаторов) пассажирам нужны какие-то дурацкие голосовые объявления. Нет, серьезно, их надо убрать, я думаю.

Я о Ленине знал довольно мало. Теперь знаю много. И буду, наверное, отстаивать в вопросах лениниады лимоновскую точку зрения. Здесь, как обычно, вопрос не в том, чья точка зрения ближе к истине, а в том, кто первый вгрызся ей в мозг читателя.

Хайлайты здесь уже выделил Ваня С., который, собственно, и есть сейчас поставщик нон-фикшн-литературы в мой мозг. А я выделю дополнительно еще один:

  • Ленин был огненный дух в чистом виде.

Минус книги — много пунктуационных ошибок и одна опечатка в имени Пол Пота. Какая — догадайтесь сами.

В целом — книга на хилую четверочку. Но эссе о Ленине вытягивает это целое до четырех целых двух десятых.

Дмитрий Чернышёв — «Как люди думают»

Книжку Чернышева мы с Иваном купили, когда тестировали «Велобайк». Две книжки. Каждому.

08139981.cover

Если вкратце — в ней написано, как разбудить в себе поток идей. Оказывается, он есть у всех, но его нужно будить. В книге описаны не столько способы, сколько стимулы для его пробуждения. Они работают лучше — если ты узнал способ, ты должен приложить усилие. Если прочувствовал стимул — все пробудится само.

Свою я начал читать после Метромарафона. Кажется, на следующий день. Тогда читалось плохо, конечно же. Периодически во время чтения я впадал в состояние, когда спать вроде не хочется, но бодрствовать — тоже. Лежишь на диване, отдыхаешь, но удовольствия от этого отдыха — никакого. Потому что кажется, в предыдущие десять минут мог еще главу прочесть, а фиг — лежу, в потолок гляжу.

Когда отошел, дело пошло быстрее и продуктивнее. Кое-что даже запоминалось. Последнюю часть я прочел, пока ехал в электричке на дачу. Там — почти идеальные условия, удалось даже пару практических заданий выполнить. Мешали только продавцы телескопических вилок и чехлов на медицинский полис. Впрочем, от них можно было избавиться, метко запустив свежекупленной вилкой, ну или изначально купив билет в экспресс.

На выходе из электрички я был буквально окрылен осознанием скрытых возможностей своего мозга. Правда, крылья не влезли в турникет. Пришлось избавиться.

Хайлайты

Краткий отчет о прошедших четырех днях

Когда-нибудь я приеду из жаркой Москвы на дачу в Подмосковье, и погода установится летняя, с жарой, чтоб все как надо. Когда-нибудь. Но не в этот раз.

Именно в те три выходных и один будний день, что я провел, как Ленин в ссылке, (Валентина, мерси за удачное сравнение!) стоял такой околятник, что на ночь приходилось включать отопитель. И отбирать драгоценную электроэнергию у других членов садового товарищества, которые, между прочим, тоже не прочь были погреться.


Старшая сестра одного из отделений психиатрической больницы - ох какой многогранный символ всепоглощающей системы.

Старшая сестра одного из отделений психиатрической больницы — ох какой многогранный символ всепоглощающей системы.

За эти четыре дня я прочел «Над кукушкиным гнездом» Кена Кизи, очередную книгу про конфликт системы и индивидуума. Учитывая, что три месяца назад я посмотрел знаменитый фильм Милоша Формана, а потом уже прочел источник, услужливый мозг лишал меня возможности фантазировать во время прочтения и подсовывал картинки оттуда. Не знаю, хорошо это или плохо.

Интересно, что я не могу выдавить из себя ни строчки рецензии. Ни одной. Кроме, пожалуй, вот чего: я искренне не понимаю, кем нужно быть, чтоб добровольно лечь в учреждение, описанное в романе — как сделал Хардинг, например. Может, это сознательно применяемое лекарство от широты ума?

Не знаю. Если знаете — комментарии открыты, как обычно.

Да, и еще: неудивительно, что роман «Над кукушкиным гнездом» — один из самых запрещаемых в США. Хорошо, у нас его пока еще не запретили.


А еще, прожигая молодость на даче, я понял: играть в Монополию вдвоем — все равно что бросать монетку. Ни от кого не зависит, кто выиграет. Только от случайности.

Про школу будущего

Прочел маленькую подростковую книжку Андрея Жвалевского и Евгении Пастернак «Я хочу в школу».

(обложка грузится...)

Книжка о школе будущего, ненароком втиснутой в оковы настоящего, и об ее учениках, принужденных к социализации и в конце концов с этим мирящихся. Не знаю, наверное, это правильно. Потому что если сказать, что это неправильно, придется противостоять тем, кто скажет наоборот, а не хочется. Ну, или по-другому: не придумываются аргументы. Вернее, один придумался: а почему бы и нет?

Школа будущего — диаметральная противоположность школе настоящего. Контраст огромен. Никаких классов, только разновозрастные группы. Постоянные проекты, соревнования, домашних заданий нет. Экскурсии, интерактив, практика-практика-практика! Идеальная рабочая среда, где дети могут и хотят познавать мир. Только изолированная от социума, что, конечно же, ударяет в конце концов по ученикам.

Продолжить чтение

Об известном русском четырехтомнике

Сегодня на нашей улице праздник.

Нет, речь не о Дне Победы, хотя это тоже повод праздновать. Речь о другом празднике, менее заметном, даже можно сказать, совсем незаметном. Тихо прошедшем и уплывшем в даль прошлого.

Праздник так праздник. Сегодня я дочитал «Войну и мир».

Продолжить чтение

Стэнли Милгрэм. «Подчинение авторитету»

Существует только две меры правильности поступков: польза и удовольствие. И между ними уж точно нужно соблюдать баланс.
Если ты в субботу прочёл книжку Донцовой, в воскресенье прочти книжку Стэнли Милгрэма.

Книжка не толстая, всего 284 страницы

Книжка не толстая, всего 284 страницы

Доказано, что, читая, человек в среднем усваивает около 80% информации. Тем не менее, если раньше, читая статьи с кратким изложением сути эксперимента Милгрэма, я мог назвать лишь год его проведения и имя экспериментатора, после прочтения этой книги я могу написать о нем пару страниц текста. Это к тому, что тебе буквально вбивают в голову, где проводился эксперимент, зачем и сколько испытуемых довели его до конца. И почему, конечно.

Вообще, я под впечатлением. И от книги, и от самого эксперимента. Как говорят англичане, that’s amazing. (Наверное, идеолог и автор эксперимента не стал бы врать, описывая действия своей команды и свои размышления по поводу их результатов, так что есть все основания верить тексту книги. Версия же о том, что автору заплатили, чтоб опубликовать книгу в том виде, в котором надо, сократив, переписав и т. д., и т. п. — не верю в нее, да и не хочется. Слишком надуманно. Так что amazing, и точка.)

Язык у Милгрэма суховат, как у любого ученого, не связанного с литературой. Местами, чтоб понять, надо расшевелить извилины и авторитетно приказать им собраться в кучку. Но если вы проснулись с утра, плотно позавтракали и готовы воспринимать информацию — вам хватит на прочтение четырех-пяти часов.
Еще, пока читал, узнал много новых слов. К примеру, слово «эмфемизм». (ай-ай-ай, стыд-то, позор какой, а! а еще телевидение изучает!)

Вношу в список к прочтению летом. И полному вниканию.

Ах да, вот что забыл. У Ивана Сурвилло в блоге почерпнул интересную практику выделения в тексте каждой книги так называемых «хайлайтов» — фраз, составляющих главное содержание. Ну, или просто интересных кусочков текста. По мере чтения выделял, нахайлайтил страницы на три. Так что пришлось отбирать.
Прячу под спойлером, вдруг вы все же захотите книжку прочитать.

  • Больше преступлений против человечества было совершено во имя послушания, чем вопреки.
  • В чем суть подчинения? Человек рассматривает себя как орудие чужих желаний, а потому снимает с себя ответственность за поступки.
  • Мы рождаемся с потенциалом к подчинению, который затем взаимодействует с влиянием общества, создавая послушного человека. В этом смысле способность к подчинению сродни способности к языку: для способности к языку мозг должен быть устроен определенным образом; однако чтобы человек разговаривал, необходимо воздействие социальной среды.
  • Добровольность создает чувство долга и ответственности.
  • Власть имущие для некоторых людей обретают сверхчеловеческие качества.