Гироскутер

Кажется, я нашел вещь-идеальный образ всего. Это гироскутер.

Стоит над рекой исполин величавый

Стоит над рекой исполин величавый

С гироскутером меня познакомил Ваня С. (а вы ожидали увидеть здесь другое имя?), и я влюбился в него (нет, не в Ваню) так же, как когда-то в электровелосипед. Правда, было одно отличие: первые пятнадцать минут гироскутер взбрыкивал всеми своими членами, как только я на него забирался. А велосипед — не взбрыкивал. Просто не работал. Пока я курок скорости не нашёл.

Управлять гироскутером вроде просто: куда наклоняешься, туда и едешь. Но в эти самые пятнадцать минут в мозгу ломается стереотип: оказывается, можно просто взять, наклониться вперёд — и не упадёшь! Пока происходит ломка, ехать трудно; гораздо легче — трястись мелкой дрожью, пытаясь хоть как-то удержать равновесие.

Потом, когда ты вроде бы уже опытный юзер и освоил езду вперёд-назад и повороты, ты вдруг начинаешь замечать, что дорога, по которой ты едешь, не всегда ровна, как поверхность стереотипного озера из японского сада камней. На ней есть углубления и холмики. В углубления гироскутер имеет свойство проваливаться, а на холмики — взлетать. И когда он проваливается или взлетает, а ты не успеваешь отреагировать, перераспределить баланс — начинается самый интересный момент, который я называю теперь «четыре секунды в рапиде» (ну надо же было придумать какое-нибудь глубокое и погружающее название).

В первые две секунды подсознание, которое на такие вещи реагирует в принципе быстрее сознания, начинает вдруг стучаться во все возможные места и орать что-то нечленораздельное; впрочем, по интонации можно понять, что смысл ора — предупреждение. О чём — пока непонятно. Мозг мобилизует из глубокой медитации последние нейроны, жмёт красную кнопку, выбивает зачем-то в своём офисе стёкла — ерундой страдает, в общем. Параллельно откуда-то из глубин приходит мысль о том, что четвёртое задание устной части ЕГЭ по английскому — западло; приходит, озирается и прячется под карниз, пока не засекли и не расчленили.

В третью секунду до сознания доходит суть происходящего в реале, и поднимается максимальная тревога. Пробуждаются все, даже сторож и завхоз. Начинается немедленная эвакуация. Нейроны беспорядочно носятся по всем возможным траекториям, воздух пропитан смесью тревоги и страшного страха, какой бывает только под дулом пистолета — или если в пятом классе на уроке истории спрашивают, а ты не учил. Абсолютная антимедитация. Бесконечная тревога на огромной скорости. Беспорядочные толчки, жертвы среди нейронов. Орёт сигнализация, предвещая падение с гироскутера.

В какой-то момент всё резко обрывается — и начинается четвертая секунда, абсолютно пустая. Ничего не происходит. Иногда маленькие сгустки мыслей носятся над песчаным пляжем, сталкиваясь и растворяясь друг в друге. Спокойствие, индифферентность, полное безразличие, как после отрицания, гнева, торга и непроходимой депрессии — вот с таким бы ощущением и жить все триллиарды секунд!

А дальше — опять едешь, весёлый такой. Вроде даже не сменив направления. Хорошо!

Так вот, к чему это я. Гироскутер — прекрасная вещь. Но — не для езды. Для проверки дороги на наличие углублений и холмиков и для медитации. А поездить можно и на электровелосипеде, когда велопрокат откроется.

А ещё эта маленькая тяжелая штукенция здорово снижает мобильность в узеньких арбатских переулках, где канализационные люки (которые по сути своей обрезанные холмики) — друг на друге, тротуары склоняются к проезжей части, а машины проносятся по проезжей части ровно в тот момент, когда, проклиная первое и второе, ты соскакиваешь с движущегося еще гироскутера.


Вообще-то говоря, гироскутер и электровелосипед идеально описывают жизнь.

Большую часть жизни мы едем на велосипеде: чтобы удержать равновесие, нужно ехать быстро и ни в коем случае не останавливаться. Наклонишься влево или вправо — тут же упадешь с велосипеда. Есть курок скорости, но он нормально разгоняет, только когда помогаешь педалями.

В моменты же осознанности, когда мы думаем о вечном или медитируем — мы пересаживаемся на гироскутер. На него трудно запрыгнуть, но легко ехать. Куда наклонился — туда и поедешь, других вариантов нет. Едешь относительно медленно, но когда разгоняешься, получаешь ни с чем не сравнимое удовольствие, будто аквариумные рыбки в желудке заработали плавниками. А когда разгонался и едешь, не меняя скорости — сразу концентрируешься, причём непонятно, на дороге ли, на углублениях ли, а может, и вовсе на чём-то очень далёком, лежащем вне понимания сознания; забываешь, кто ты, где и зачем и просто едешь, куда глядят глаза и движут, разбалансировывая и восстанавливая баланс, ноги.

Есть, правда, одно «но»: гироскутеру очень нужен асфальт. Подготовленная трасса. На ней и только на ней начнётся медитация; другие варианты — пшик и фикция.

А ещё гироскутер может закрутить ездока, как дервиша, вокруг своей оси — и тогда начнётся антимедитация. Но это бывает, только если неумело запрыгивать или распределять баланс. При умелом обращении на третьей минуте непрерывной езды по прямой ровной дороге на вас снизойдёт нирвана.

А теперь перечитайте пост, заменяя «гироскутер» на предмет моей метафоры.

«Сегодня я — »

Когда не о чем писать, пиши абсурд. Этому меня еще моя пятиюродная бабушка учила, говорила скрипучим голосом: «Ваня, помни, бриллианты зашиты вот в этом стуле, слышишь? Вот в этом! А, это грузчики в дверь звонят. Вот стул, выносите! А, вот еще: когда не о чем писать, пиши абсурд. Теперь вроде всё. Пойду вязать третий носок».

Серьёзно. Когда не о чем писать, а писать хочется — берите текстовый редактор и пишите абсурд, то есть абсолютно всё, что приходит в голову. Регистрируйте абсолютный поток сознания, не задумываясь о смысле, объёме и знаках препинания. Это перезагружает мозг: вроде сидел уставший, ничего не хотелось, депрессия-хандра-лень-чтотамещё накатило, а напишешь — возбудишься, и снова готов работать. Когда закончите — не перечитывая и не спрашивая себя, будет ли кто-то, кроме вас, читать этот бред, публикуйте. Где — неважно. Можно даже, если очень уж стеснительно и не хочется забивать интернет, создать отдельный текстовый файл или папку и закидывать туда свои опусы. Главное — не выбрасывать: позже, когда вам срочно нужна будет какая-нибудь гениальная идея, можно будет загадать номер файла или страницы, открыть папку — «ух ты, нормально, сойдет, разовьём. Неужели это я написал?» И начнётся наслоение на гениальную идею новых гениальностей.

А я с сегодняшнего дня открываю такую папку в виде канала в Telegram. Зачем мне второе «Как есть», спросите? Ответ: в «Как есть» — идея, а на канале — её полное отсутствие. В первом случае читатель, то есть, надеюсь, вы, на основе идеи придумывает смысл, а во втором смысл берётся напрямую из читательского подсознания: оно само выделяет в тексте идеи. Получается, по отзывам, неплохо.

Пришлось придумать концепцию, чтоб было от чего отталкиваться: каждый день мой внутренний абсурдист просыпается в новой роли (ой, плагиат, плагиа-а-атище, а-а-а-а-а, срочно вызывайте копирайт-полицию!), и у него начинается словесный понос; результаты поноса транслируются на канал. Поэтому канал называется «Сегодня я — «(В начале этого поста абсурдист тоже отметился, но не в полную силу: у него иногда прямо приступы бывают, и вот тогда его даже я не понимаю.)

2017-03-22_20-58-22

Короче. Перегзагрузка мозга, выливание ненужностей из подсознания и, попутно, странный юмор —

«Сегодня я — «

Хаос какой-то получился, а не пост. Пора, значит, пополнять абсурдотеку.

(А про своего абсурдиста я отдельный пост думаю написать. Больно уж он часто стал заявлять о себе.)

There is no profit here

Когда я заводил блог, я совершенно не думал о том, зачем он мне. Мне был приятен сам процесс: когда ты сидишь две недели, копаешься в коде, настраиваешь, ругаешься (на самом деле нет) с техподдержкой хостера и непрерывно гуглишь, гуглишь, гуглишь — в конце приходит дзенское спокойствие, умиротворение, а еще немного позже — гордость за самого себя: у меня теперь есть блог, я сам его сделал, я молодец! Что там люди с блогами обычно делают? Ах да, пишут. Точно, писать надо.

Для меня блог был игрой в самом прямом смысле этого слова: не инструментом, а самоценным проектом, в который можно было играться, убегая от скуки.

Пару месяцев блог просуществовал в таком режиме, постепенно обрастая фишками: подпиской по почте, фотопортфолио, «Как есть» (это блог в блоге, вот его описание, если вы ещё не в курсе). Я писал обо всём, что было, и совершенно не задумывался, нужны ли кому-нибудь мои записи. Параллельно начинал тихо лить мне в уши своё вечное мировоззрение «польза первична» Ваня С.; я отмахивался от него, как мог, не допуская враждебную установку в своё сознание. Писал, как пишется. Нравилось. И сейчас нравится.

Но есть кое-что мешающее. Польза.

Теперь, когда мне в голову приходит тема для поста, я первым делом думаю: а кто же всё это будет читать? Почему я вообще думаю, что моя писанина на эту тему кому-то интересна? Начинается самоцензура, причем в самом жестком виде. Количество постов сокращается, удовольствия всё меньше и меньше; конфликт двух мировоззрений — моего и ваниного — перебивает суть существования блога.

Поэтому с сегодняшнего дня я перестаю думать о пользе. Вообще. И устанавливаю чёткую редакционную, если так можно выразиться, политику: мой блог — не для пользы. Он — для души. Если для вас первична польза — вот вам предупреждение, дисклеймер, как хотите называйте:

главная цель этого блога — приносить пользу исключительно мне.

Если то, что полезно мне, полезно и вам — добро пожаловать.

Ваня, спасибо тебе, что подвёл фундамент.

Как отличить хорошего преподавателя языка (например, английского)

Хороший преподаватель делает одну очень важную вещь. Он перебивает при каждой ошибке.

Перебивать он может по-разному: просто исправлять, тараторить: «No, no, no, please repeat what you’ve just said» или делать широкие глаза, входя в состояние полного когнитивного диссонанса, как Эмметт Браун из «Назад в будущее». Это неважно.

Неважно также, какими он еще обладает качествами — любит детей, животных, чай каркаде или когда ученики выстраиваются в ряд и по очереди тридцать секунд докладывают на английском о погоде и последних решениях правительства. Если он перебивает вас на каждой ошибке, при этом вы однажды проверили, прав ли он, и сошлось — перед вами хороший преподаватель.

№ 16

Календарно — последний час нынешней зимы. Последнее время всячески противлюсь привязыванию всего к срокам, ведь календарь — не больше чем система отсчёта, но сейчас вдруг захотелось.

Раз уж зима календарём завершена, пора раскрепощаться, распрямляться и вновь виснуть под тяжестью перемен, которые поначалу кажутся лёгкими. Жить, жить каждую секунду осознанно, вплоть до осознания собственного засыпания. Стремиться к недостижимому, зная, что стремишься к достижимому. Видеть во всём прекрасное, жить, жить и счастливить себя, а если получится — и не только.

И среди всей этой жизни не забывать здраво, что для весны всё же объективно мало календарности: весна самостоятельна. А мы — нет. И каждую зиму-весну-осень всё-таки подводим итоги, разрывая камнями сбалансированный жизненный поток.

«Устаёте от чтения новостей?»

Восторг по поводу интернет-мейнстримов иногда поражает и меня.

В интернет-издании «Медуза» прикололись: создали бота в Telegram, который делает из любой фоотографии человека с открытыми глазами гифку, на который глаза у него вращаются.

Устаете от чтения новостей? Чувствуете тошноту и головокружение? Хотите поделиться этим состоянием с окружающими? Отправьте нашему боту в телеграме свою фотографию — с помощью нейросети он превратит ее в гифку, по которой сразу станет понятно, что вы читали новости.

«Медуза»
image

Осознал своё восемнадцатилетие и захотел поделиться этим состоянием с окружающими

И правда, дуреешь от новостей-то. Хорошо, если это только во вращении глазами выражается.

Интересно, что бот выдает не гифку, а короткий видеоролик низкого разрешения в формате .mp4, которое как гифку ну никак из Telegram не сохранить — у меня не получилось. Поэтому пришлось прогонять его через вот этот сервис, отчего он, разумеется, поблёк и ещё раз сильно потерял в качестве. Так что лицо у меня на самом деле другого цвета. (Впрочем, для пущего эффекта такое изменение, пожалуй, даже к месту. Я же чувствую тошноту и головокружение, чего уж там.)

Пойду теперь послушаю «Фрэнки-шоу» — чтоб усилить эффект, но получить от него хоть какое-то удовольствие.

№ 15

Мимо окна проносятся события, люди, машины. Всё стучит, звенит; как пар, вырывается смысл из почившей навеки машины времени. Поезд едет, тихо скользя по рельсам и аккуратно, с миллиметровой точностью отмеряя громким стуком шпалы — и ни один человек внутри него не догадывается, что он, зачем и куда едет. Как маленькие золотые рыбки, мы сидим на полках, кушаем курицу с боржоми и ни о чем не думаем. Как тягловая лошадь сопит в кабине машинист, от волнения передвигая рычаги не в ту сторону, что, впрочем, мало сказывается на общей картине событий: поезд все же едет, куда, неясно, но движется — и славно.

По коридору буднично проносятся сгустки энергии, о которых автор этого опуса почти ничего не знает — знает, что они есть и они носятся с бешеной скоростью по коридорам, залетая иногда в купе — и тогда их обитатели вдруг разом вздрагивают, и один из них, редко два — задирает ноги на полку и начинает выстукивать в клавиатуру ноутбука какие-то одному ему ведомые слова. Остальные чаепиты и куроеды недоуменно на него смотрят; а позже один из них точно так же уткнётся в ноутбук, оставшись наедине с собой — и трое других перекинутся недоуменными взглядами. Не бывает так, чтоб за всю поездку кто-то остался неохваченным этой творческой эпидемией — заразятся все, и никто никогда окончательно не вылечится: симптомы со временем притупятся, но не уйдут; и даже более того, есть шанс, что и после выхода из этого бесконечно длинного многоместного поезда кто-то неожиданно вскрикнет нечто эврикоподобное и уйдет в иные миры, те самые, число которых равно числу чаепитов и куроедов.

Удивительный это поезд: меж вагонами и в тамбурах никто не курит и не рисует несмываемым маркером; проводников в нем почти нет, а если они и появляются, то ниоткуда и совершенно неожиданно, и ни один обитатель состава не презирает их, как это бывает в нормальных человеческих поездах. Здесь есть всё и одновременно нет ничего: полная идиллия, гармония. Все счастливы. Все куда-то едут.

И есть только одна проблема, которая существует почти для всех: мы все, люди, чаепиты — мы все едем в одном поезде в одно место. Впрочем, в мультимирах каждого из нас этого места чаще всего не существует; этому месту там просто нет места. Но глобально проблема остается проблемой. И когда поезд подъезжает к конечному пункту, все вздрагивают, разимые одной-единственной мыслью: а куда, собственно, я ехал?

И действительно, куда?

Бытовое

У меня сломалась клавиатура. Я пролил на неё банку с чернилами для перьевой ручки, и она захворала: кнопки перестали отжиматься. Нажмёшь — и полминуты ждёшь, пока там, внутри, отклеится. А слово «привет» на экране за эти полминуты растягивается на полстраницы.

Снял клавиши, вымыл. Протёр влажной тряпкой остальное. Долго любовно брал каждую клавишу, промывал под струей чистейшей родниковой водопроводной воды, клал в тазик сушиться. Потом от скуки сушил феном; пока сушил, осознал, какой огромный процент времени в моей жизни занимает компьютер и что без клавиатуры делать ничего не остается, кроме как говорить по телефону с Ваней С., обдумывать следующие грандиозные метромарафоны и писать ЕГЭшные сочинения (но сочинения — скучно, поэтому по субботам я их не рассматриваю). Собрал клавиатуру обратно (оказывается, я могу поставить в нужные места почти все клавиши, ни разу не заглянув на предусмотрительно сделанную до сборки фотографию).

Сборка клавиатуры

Есть одна маленькая незначительная ошибочка

Подключил, протестировал, внутренне порадовался. Работает. Пишет. Печатает. Даже громкость регулирует! Ура, типа.

Через два часа вода с влажной тряпки проникла-таки куда-то не туда, и резко возросло количество букв на одно нажатие. Слово «привет» стало уже не таким длинным, но читать его всё же было затруднительно. Пришлось-таки идти и покупать новую клавиатуру, хоть старая и была теперь чиста и аккуратна.

Вывод: важно не то, что снаружи, а то, что внутри. И иногда — лишь иногда! — первое влияет на второе.