У меня было много тезисов насчёт путинской войны, из которых должен был собраться один большой связный пост. Я хотел собрать его сегодня, пользуясь тем, что планировал отходить от второй прививки пфайзером три дня, а отходил — два.
Но все мои тезисы сегодня были перечёркнуты большим и всеобъемлющим ужасом, после которого(и сложив который с ужасом уже прошедшим), я окончательно перестал понимать, как жить дальше. Этот ужас, который называется Буча и который должен войти в учебники истории, вместо меня описал и показал Максим Кац:
Идите и смотрите.
И пусть, если вы всё ещё хоть на йоту оправдываете это абсолютное зло, эти кадры стоят у вас перед глазами, пока вы наконец не перестанете.
Впрочем, кому я здесь пишу всё это и имеет ли это ещё хоть какой-то смысл?
P. S.Да, и вот что: если вы почему-то ещё ждёте каких-то постов про Чехию или жизнь в целом — их не будет здесь до тех пор, пока война(или её активная фаза) не закончится. Я считаю, что постить что бы то ни было отвлечённое, пока страна, гражданином которой ты являешься, совершает буквальный геноцид жителей соседней страны, — всё равно что этот геноцид поддерживать. Призываю хорошенько подумать и начать так наконец считать некоторую часть своих подписчиков, которые всё ещё ведут свои соцсети так, будто ничего не случилось.
Я молчу уже две недели, потому что нет сил и времени разгрести надуманное и собрать большой пост, содержащий мысль. Не высказав мысль, разбрасываться постами не хотел. Но тут случилось событие, которое я как бывший главред интернет-радио не могу срочно не прокомментировать.
В эфире Первого канала, прям во время прайм-таймовых новостей (понятия не имею, как они там сейчас называются, но раз в кадре сидела Андреева, видимо, это была программа«Время») появилась женщина с плакатом. На плакате было написано«Остановите войну, не верьте пропаганде, здесь вам врут». (Я не «Новая газета», мне можно не опускать текст и плакат не блюрить.)
Вот он, собственно, исторический кадр:
А вот историческое видео:
Женщину зовут Марина Овсянникова, она работает(вернее, работала) на Первом канале редактором.
Прокомментировать это я могу двумя способами. Во-первых, теперь Марина надолго вписана в историю российской пропаганды как человек, попытавшийся сломать её изнутри, за что ей большой респект и спасибо — за первую хорошую новость за последние дни.
А во-вторых, прямой эфир рулит, дорогие друзья. Я говорил это с момента создания«Сто семнадцать и два» и буду говорить впредь, теперь уже — не только потому, что ощущение причастности к моменту и параллельного существования с происходящим в студии оживляет для зрителя любую происходящую в эфире ерунду, но и потому, что прямой эфир создаёт идеальные условия для людей, пытающихся в условиях тотальной лжи говорить правду: можно успеть сказать правду, пока режиссёр не успел принять решение, каким именно источником её заглушить.
Эфир — это жизнь.
Очень надеюсь, что те мои читатели, которые смотрят эти телеспектакли лжи и лицемерия и почему-нибудь не отписались после моей прямой просьбы, увидели это всё в прямом эфире, и у них таки случился когнитивный диссонанс, пусть даже непродолжительный.
Фиксирую для истории: курсы доллара и евро, наличные, биржевые и установленные Центробанком.
Дорогие телезрители, ещё раз: посмотрите на эту картинку внимательно. А завтра посмотрите на цены в продуктовом — и проследите причинно-следственную связь. Повторяю: в какой точке это остановится, не знает никто, но если не молчать — точка приблизится.
Замечательная колонка философа Николая Плотникова на «Медузе» о том, что такое человеческое достоинство и о том, что оно должно быть институционализировано, а в России сейчас это не так. Привожу выдержки, но, если есть пять минут, обязательно прочтите целиком.
Может возникнуть вопрос: почему недостаточно прав человека, представление о которых было сформулировано тогда же, во времена Канта, — в Декларации прав человека и гражданина, в первый год Французской революции? Зачем нужно еще одно понятие? Думаю, что нужно, и вот почему. С правами человека — например, с правом на свободу выражения мнений или с правом на неприкосновенность частной собственности — связан постоянный процесс обсуждения и разрешения конфликтов. Даже в демократических обществах существуют обстоятельства, которые заставляют конкретизировать права и даже их ограничивают, как, например, в ситуации с запретом на отрицание Холокоста. Бывают условия, при которых государство ограничивает и право частной собственности.
Но когда в законодательство вводится верховенство достоинства, в нем появляется неотменяемая, безусловная формула — недопустимость превращения человека в объект. То есть в средство для удовлетворения чьих-то потребностей, которое не может отказаться от этой роли.
<…>
В российской Конституции тоже есть норма о «достоинстве личности» и есть вытекающий из нее запрет на «пытки, насилие, другое жестокое или унижающее человеческое достоинство обращение или наказание»(ст. 21). Но мы видим, что практика этой норме не соответствует. Любая самая прогрессивная конституция ничего не значит, если нет общественного согласия по поводу нерушимости заложенных в нее принципов.
Можно сказать, что на практике в российском публичном пространстве доминирует представление не о достоинстве человека, а о ценности жизни в принципе. К этому сводится позиция религиозных лидеров, которым государственные медиаменеджеры дают возможность обращаться к широкой аудитории с осуждением абортов и культом многодетности. К этому сводится постоянно подчеркиваемая забота государства о жизни как таковой, в частности, установка на борьбу с пропагандой самоубийств.
<…>
Если это так, то получается, что одного сохранения жизни необходимо и достаточно: жив человек и хорошо. Как именно жив человек, как проходит жизнь, как на ее качестве сказываются тяжелые болезни, травмы или применение жестких карательных действий или пыток — вопрос, с точки зрения государства, почти незначительный. Между тем нетрудно представить себе, что человек, чье достоинство попрано, предпочитает смерть. Такой человек ставит перед собой выбор — достоинство или жизнь. И выбирает достоинство. Самоубийства тех, кто посчитал свои отношения с российской правоохранительной системой невыносимыми, не единичны. Задача общества в том, чтобы ни один гражданин не оказывался перед таким выбором.
Преступно то государство, в котором человек ставится перед таким выбором, потому что оно разрушает самые элементарные правовые основы жизни людей.
У меня есть рождественская традиция: каждое 25 декабря я пересматриваю видео, где мой любимый Том Скотт рассказывает о первом в истории человечества компьютерном вирусе, а потом делает из своего рассказа большой всеобъемлющий вывод.
Прямо сейчас у нас на «Педсовете»(я, кстати, ни разу здесь об этом не писал, но да, я теперь там работаю, в видеоотделе) — интервью главреда Сергея Сафронова с биологом Фёдором Кондрашовым о том, как совместить образование с наукой, но на самом деле, во многом — про ковид и вакцинацию:
Программист, исполнительный директор интернет-радио«Моминьмай» и волонтёр Одесского городского общества охраны и защиты животных Артур Махонько написал подробный ответ на мой пост о нападении собак, в котором посочувствовал мне и призвал к дискуссии по поводу некоторых моих тезисов.
С удовольствием открыл её, ответив Артуру там же. Длинные дискуссии в комментах — это всегда хорошо.
Если хотите тоже поучаствовать — комментируйте оригинальный пост, а не этот.
У Сергея Сафронова, с которым мы давно близко дружим, раньше была программа на «Сто семнадцать и два» под названием«Научите меня». В неё он звал экспертов из разных областей и просил, собственно, за час научить. Например, Денис Башев учил его дизайну, Артур Белостоцкий — подкастингу, и так ещё четырнадцать выпусков.
Потом радио кончилось, а подкаст пошёл на второй сезон — теперь банановый с видеоверсией. Вчера мы выпустили хороший выпуск с психологом Артёмом Зеленовым про тревожность, посмотрите:
В один из прошлых разов мы с вами посмотрели — ну ладно, не посмотрели, а махнули рукой в сторону второго концерта Рахманинова в исполнении Криштиана Цимермана. А теперь давайте посмотрим на третий концерт, который сам по себе ещё круче второго, но я на его примере хочу показать, насколько один и тот же кусок можно играть совершенно по-разному, буквально диаметрально противоположно замыслу, и ничего тебе за это не будет.
В третьем концерте, как и во втором, три части, а в третьей части у меня есть две любимых цифры — 48−49 и 56−57(для удобства буду обозначать их как 48 и 56, но вы знайте, что их там по две на самом деле). В обеих солирует фортепиано в верхнем регистре (что, видимо, сильно влияет на мои предпочтения, но об этом как-нибудь потом).
Вот запись третьего концерта в исполнении Аркадия Володося. Часть первая, часть вторая, часть третья:
56(7:03), а точнее, её вторую половину(7:20) Володось играет так, что не нарадуешься: прямо порхающие бабочки какие-то, хоть вотпрямщас тоже взлетай.
А вот, например, Владимир Горовиц, 1978 год. Та же самая цифра — 36:56:
После такого летать не хочется, а хочется откинуться на спинку стула и мрачно закурить — насколько дикое напряжение! Темп он, видимо, сознательно берёт ниже, чем надо, хотя вполне может играть в нужном (и дирижёр его сначала пытается подгонять; впрочем, их отношения — это отдельный спектакль, ради которого стоит смотреть полную запись, а не слушать). Напряжение спадает только к середине 60, то есть где-то к 38:45. А у Володося в этом месте всё было вообще по-другому!
При этом 48 Горовица(32:43) мне откровенно не нравится: он гонит её так, будто на поезд опаздывает, а я бы, наоборот, замедлял везде где можно, вставил бы rubato(рваный ритм) и пару пауз ещё. Володось(3:04) в этом плане гораздо бóльший молодец, хотя всё равно быстро, конечно.
У Горовица уже почти нет Рахманинова, а есть только Горовиц; this is music personified, как там написали в комментариях. Рахманинов считал его лучшим интерпретатором собственной музыки; «Ask Horowitz, he owns it» — говорил он о каком-то пассаже из третьего концерта, о каком — чёрт его знает, но явно не о 56-й цифре. Горовиц вложил в неё что-то, чего в ней до того не было. Впрочем, он со всем концертом обошёлся очень вольно(чего стоит один рассинхрон с оркестром и смена темпа где можно и нельзя — бедный дирижёр). Но Горовицу можно, конечно. Ему, кажется, было можно примерно всё, его и так все любили.
Записи целиком слушайте обязательно, причём сначала пару раз Володося, а потом уже Горовица.
И вот вам напоследок ещё ноты. (Ну, а вдруг? По мне, так смотреть в текст — отдельное удовольствие, к которому можно приступать где-то после третьего прослушивания, когда музыку уже примерно помнишь и понимаешь. Можно таким образом открыть для себя много нового.)
Что такое коррупция(определение), как её измерить, как она влияет на экономический рост в стране, почему арабские страны с высоким уровнем коррупции богаты и почему Гуриев верит, что можно победить российскую коррупцию.
