Спасибо всем большое за поздравления с днём рождения!
Никогда бы не подумал, что самый главный деньрожденный подарок мне в этом году сделает государственный орган (больше пока ничего не скажу; подробности позже).
А ещё Михаил Подивилов прислал замечательное, в своём стиле (публикую с его разрешения; нет, это не подарок от государственного органа):
Ноты — не просто ноты, а кусок письма Рахманинова Станиславскому. Традиция интересная, надо внедрять
Короче, всем спасибо! More to come.
Читаю книжку по британской истории (не спрашивайте), а там вдруг в разделе о завоевании Британии римлянами такое (речь о II веке н. э.):
Poorer Romans often joined burial clubs to make sure that they would be given a proper funeral. Regular subscriptions paid for the necessary but expensive sacrifices and the fees of the professional mourners who were part of the Roman way of death. Funeral clubs also existed in Roman Britain. The guild of armourers at Bath raised monuments to mark the passing of their members. One club at Halton Chester on Hadrian’s Wall even helped slaves to leave the world with dignity.
Римляне победнее часто вступали в «похоронные клубы», чтобы точно быть похороненными как полагается. Регулярными отчислениями они оплачивали необходимые, но дорогие жертвоприношения и услуги профессиональных плакальщиков, являющихся неотъемлемой частью римского обычая умирать. Похоронные клубы существовали и в романской Британии: гильдия оружейников в Бате воздвигала монументы, отмечающие кончину своих членов. Клуб в Халтон-Честере на валу Адриана даже обеспечивал достойный уход рабам.
Учитывая отвратительную репутацию похоронных агентов в России — а не заменить ли их похоронными клубами?
Чтобы разбавить тишину и снова разбудить в себе привычку постить сюда всякое разное — вот вам фото рандомной локации в районе Курской в Москве, на котором красивые циферки и естественная красота текстур.
No filter.
В прошлом году, 9 января приблизительно в двадцать два часа и три минуты по московскому времени я пожелал всем в эфире тогда ещё жившего «Сто семнадцать и два» сделать 2021 год лучше 2020.
У меня это, увы, не получилось, как не получилось и у России в целом. Список причин тому нельзя уместить даже на целом экране.
Но я надеюсь, что где-то среди моих читателей найдутся люди, у которых получилось прожить год хотя бы нормально. Локально получилось, не относительно всех, а относительно себя самого. Которые могут, смотря на прожитый 2021, сказать себе фразу «я молодец, потому что у меня всё было хорошо, а людям вокруг меня не было от этого плохо». Если вы существуете и вдруг почему-нибудь ощущаете чувство вины за свою удачу — не надо: лучше научите окружающих, как сделать так же и, главное — как поверить в то, что это возможно. Я эту веру потерял, и мне остаётся довольствоваться слабой надеждой, похожей издали на составляющую часть инстинкта самосохранения.
Но то я. А у вас, может быть, всё совсем по-другому. Если так, то с этим я вас и поздравляю — а не только с новым годом.
Тем не менее, несмотря на всю окружающую муть (и даже во многом из-за неё!), рубрику «Новогодние обращения» я в этом году пропустить не могу; более того, она переносится с 1 января на сейчас, чтобы вам было что включить в новогоднюю ночь, кроме обращения человека, у которого думаемое, делаемое и произносимое уже слишком давно расходятся друг с другом, чтобы его можно было слушать, не затыкая ушей.
Итак:
Не поддавайтесь мраку: во мраке плохо. С новым годом!
Сегодня скончалась Татьяна Алексеевна Чудова, у которой я несколько лет учился композиции и о которой писал в посте про пять прелюдий.
С ней случилась ровно та история, которой я подспудно боялся, лёжа неделю назад в больнице в Озёрах. Со слов ученицы, она повредила ногу на даче и попала в маленькую районную больницу (в городе в Тульской области, население которого — ещё меньше озёрского). Там у неё поднялась температура. Первый ПЦР-тест в этой больнице потеряли (sic!), второй оказался положительным. Ковидного отделения в той больнице не было. Её перевели в Москву, где через шесть дней случилось резкое ухудшение, и — всё.
Когда я лежал, покусанный, в озёрской больнице, при поступлении мне не сделали ни одного ПЦР-теста и не положили в карантин, хотя должны были. На вопрос, как так, который я задал на утреннем обходе, уже успев полежать в палате ещё с тремя такими же непротестированными, врач, одновременно завотделением, ответил: «У меня в отделении пока ни одного ковидного не было».
Пока.
На третий день, обретя способность хоть как-то передвигаться, я узнал, что в отделение ежедневно приходят люди просто с улицы — на перевязку — и маски из них, разумеется, носят единицы.
Убивает не ковид; убивает системное разгильдяйство, которое оправдывается сверху. А ковид — это повод, фактор, многократно усиливающий тенденцию. И когда происходит такое усиление — под каток попадают абсолютно все. Кто угодно. Даже профессора консерватории. Системному разгильдяйству всё равно, кого убивать.
Покойтесь с миром, Татьяна Алексеевна, и большое спасибо вам за заботу и опыт.
Ниже — пьеса для виолончели и фортепиано, которую я написал в двенадцать лет, в 2011 году, в классе у Татьяны Алексеевны, а потом исполнил в Белом зале консерватории на её классном концерте.
Готовя этот пост, я внезапно выяснил, что Дмитрия Волкова, исполнившего партию виолончели, тоже уже нет в живых: он умер во сне в 2014 году. Ему было 26 лет.
Странно и страшно осознавать, что единственный живой человек, который непосредственно причастен к этому исполнению, — я.
У нас в Подмосковье туман тоже был — не такой знатный, как в Москве, но тем не менее:
Антон Носик в 2010 году в колонке на «Снобе»:
В 1886 году знаменитый русский естествоиспытатель, приват-доцент Петербургского университета Николай Введенский защитил докторскую диссертацию «О соотношении между раздражением и возбуждением при тетанусе», удостоившись за нее, помимо ученой степени, большой золотой медали от Академии наук. Работа эта нисколько не приблизила медицинскую науку к победе над тетанусом (он же, выражаясь простым русским языком, столбняк), но в ней было сформулировано знаменитое учение Введенского о пессимуме, поныне изучаемое студентами-медиками в курсе физиологии нервной системы.
В ходе своих экспериментов, раздражая мышечную ткань электричеством, приват-доцент Введенский обнаружил, что до определенного уровня увеличение силы (или частоты) индукционного тока будет приводить к усилению ответной реакции мышцы. Но рано или поздно будет достигнут некий порог раздражения, при котором мышца откажется дальше сокращаться в ответ на удары тока. Наоборот, она расслабится и вовсе перестанет реагировать на внешний раздражитель. Но не потому, что высокой интенсивностью ударов мышечная или нервная ткань была разрушена. Достаточно дать испытуемым волокнам передышку, а затем снизить силу (или частоту) подаваемого тока, чтобы заново вызвать ответные сокращения прежней амплитуды. И вновь, повышая интенсивность раздражителя, доберемся до той отметки, при которой мышца откажется на него реагировать. Этот пороговый уровень раздражения Введенский назвал «пессимумом».
На станциях МЦК в голосовых объявлениях слова «Уважаемые пассажиры» заменили на «Дорогие пассажиры»! Прогресс.
Осталось теперь вообще эту фразу убрать целиком, и будет хорошо.
Русский язык богат, но используется неправильно.
Например, фраза «не стой под стрелой» — конкретна, но бессмысленна с точки зрения формальной логики: ведь можно ещё сидеть или лежать под стрелой, ни одно из этих действий стоянием не является. Сидя под стрелой, вы ничего не нарушаете, но от угрозы жизни эта законопослушность вас не спасёт.
Чуть более детально описывает рекомендацию текст детской песенки про пластилиновую ворону:
Не стойте и не прыгайте, не пойте, не пляшите
Там, где идёт строительство или подвешен груз.
Но и этот набор действий не включает в себя сидение с лежанием!
Посему — для всеобъемлемости — предлагаю писать «Не будь под стрелой». Лучше выдуманная двусмысленность, чем нечёткая инструкция!
Закономерность: чем ближе подмосковная электричка подъезжает к Москве, тем больше в ней становится людей в масках.
Прогресс. Теперь надо, видимо, дождаться, когда третья волна настолько же сильно ударит по Подмосковью — тогда маски, может быть, наденут и те, кто садится в те же самые вагоны далеко от Москвы (под словами «надеть маску» я понимаю ситуацию, когда маска надета на рот и на нос, а не только на подбородок). Может быть. Сильно подумав: а вдруг всё-таки не от меня зависит? Ну вдруг?
Что, интересно, должно произойти, чтобы маски в замкнутых пространствах носили все — и непривитые, и привитые, и переболевшие? Сколько процентов населения должно заболеть, сколько — заработать постковид, а сколько — умереть?
Вот и я не знаю.
