Великое

Я могу назвать великие произведения искусства, оставившие во мне за двадцать два с половиной года самый глубокий след — про которые я думаю, что хочу научиться делать так же.

Этот список, вероятно, говорит о том, сколько ещё мне узнавать и узнавать.

Заметьте: великое не значит непостижимое.

Clubhouse

Как главный редактор (пока ещё) интернет-радио не могу не высказаться про Clubhouse.

Дисклеймер: меня в клабхаусе нет, а всё, что написано ниже, основано исключительно на услышанных разговорах и увиденных скриншотах интерфейса.

Первое. Миллениалы изобрели радио, пишут в интернете. Не верьте. Клабхаус — это не радио. В радиоэфире голоса ведущих перебиваются музыкой, джинглами и роликами. В клабхаусе перебивок никаких нет и быть не может: клабхаус — это такой дискорд, только без текстового чата и без видео (и ещё в него нельзя говорить с компьютера, но об этом ниже). Модераторы от немодераторов в клабхаусе отличаются только правом банить — никаких кнопок, чтобы пустить в эфир что-то кроме собственного голоса, у них нет. Радио же — на этих кнопках построено. Плюс клабхауса — невозможность записывать происходящее в комнатах, что как бы приближает это происходящее к настоящему ламповому радиоэфиру, который я так люблю; но радиоэфиром оно от этого не становится — или, может, становится, но каким-то кастрированным. Нельзя сделать радио на смартфоне.

Продолжить чтение

Queen’s Gambit

По-моему, вышедший месяц назад сериал «Queen’s Gambit» (или, в переводе, почему-то «Ход королевы», хотя «Ферзевый гамбит» мне кажется более правильным вариантом) — хороший пример проекта, про который нельзя сказать вообще ничего определённого. Какую его составляющую ни возьми, везде найдётся ложка дёгтя, а порой и не ложка, а прямо целая кастрюля. Такой тренажёр реакции на неоднозначность.

Во-первых, он предсказуем — главным образом в деталях, но и в сюжете тоже. Я, пока смотрел, не раз ловил себя на мысли, что знаю, что произойдёт в ближайшую минуту; это интересное ощущение, конечно, но как-то уж слишком часто оно возникает. Там же, где предсказуемости нет, сюжет нелогичен и дыряв; в итоге ты постоянно пытаешься понять не что происходит, а какого вообще чёрта именно так, а не по-другому (если, конечно, забыть на время вариант «чтобы как-то продолжить»). Даже концовка высосана из пальца. Непонятно, нормально ли это для современных сериалов.

Во-вторых, динамика (вернее, её отсуствие). Можно затянуть фильм и создать атмосферу — см. третий сезон «Твин Пикса» или фильмы Линча в целом, — а можно перегрузить кадрами, которые сообщают какие-то вырванные из контекста подробности, но в общую картину никак не выстраиваются. Вот они и составляют большую часть непредсказуемого; получается поддельная непредсказуемость, деланая. Наверное, так происходит, когда режиссёр продумывает фильм исходя не из идеи, а из имеющихся локаций и ресурсов, но тут я не эксперт, конечно.

Продолжить чтение

Телеграм и комментарии

В телеграме с сегодняшним апдейтом появились комментарии. Как видим, с ростом аудитории он, как и все подобные штуки, превращается в свалку UGC (user-generated content), причем если раньше ту часть «экосистемы» канала, которая была свалкой, (то есть чат при канале) можно было вообще не заводить, потому что у тебя канал, а чат — ну это чего-то как-то не то, то кнопку «Комментировать» теперь будут искать многие.

Хотелось бы, чтоб Павел Дуров не переборщил с имплементацией. Впрочем, даже после обновления я не нашёл, как включить комментарии у себя в каналах, так что пока перебора нет. Ура!

«Кролик Джоджо»

Идёт маленький Йоханнес по улице, видит — стоит бочка. Открывает крышку, вскрикивает от радости: «Мёд!» и тащит домой. Дома ставит в гостиной на стол вместо вазы и ест потихоньку, пока мама не видит. А в бочке — не мёд, а раствор цианистого калия.

Последний (и первый) фильм о войне, который я видел — «В бой идут одни „старики“» (СССР, 1973). Мне было тогда двенадцать лет, и понял я тогда из него только то, что фильмы о войне — это скучная чушь, и больше их смотреть не надо.

А тут мне посоветовали посмотреть «Кролика Джоджо», и мне страшно понравилось.

Продолжить чтение

Instagram Stories

Я, может, старый дед, ламер (есть такое слово) и вообще, но я искренне не понимаю, в чём прикол Stories в инстаграме.

  1. Я не могу понять, зачем постить фоточку, зная, что она по дефолту живёт двадцать четыре часа. Это же бессмысленно! Фоточки публикуются, чтоб на них можно было потом посмотреть когда угодно. Если фоточка не стоит того, чтоб жить больше двадцати четырёх часов — зачем её тогда вообще публиковать?
  2. Ну хорошо, на фоточке можно написать чего-нибудь, и это будет, типа, объявление, как около подъезда. «Тридцать второго мартобря у меня лекция там-то, приходите». Через несколько дней — «вот я вам напоминаю про лекцию, а то вы забыли же, вы по пять таких напоминаний в день. Приходите». Но зачем тогда фоточка?

Чего ещё я не понимаю

Todo.txt

У большинства сервисов для ведения заметок, списков дел или чего бы то ни было есть одна главная проблема. По сравнению с ней все остальные — типа сложности освоения, низкой скорости или некрасивых иконок — яйца выеденного не стоят. Потому что в большинстве случаев эта проблема — корень всех остальных.

Все или почти все эти сервисы слишком много умеют.

Вот, предположим, мне нужна программа, в которой можно вести заметки. Базовый сценарий её использования следующий: открыл, набрал текст, нажал кнопку «Окей», сохранилось, закрыл. Захотел ещё что-нибудь записать — повторил. Открыл на другом устройстве, прочитал, больше не нужно — удалил. Всё.

Но нет. Создатели сервисов для ведения заметок сделали всё, чтобы их пользователи занимались не тем, ради чего они ведут заметки, а самими заметками. Можно присваивать заметкам теги. Можно сортировать их по дате редактирования, создания или вообще — по алфавиту. Можно объединять их в проекты, а проекты — в записные книжки. Можно впихивать в них аудиофайлы, картинки и видео с YouTube. Можно писать текст пятнадцатью разными шрифтами и в Markdown. Можно одной кнопкой публиковать заметки, защищать паролем или отправлять их другу, который пользуется тем же приложением. Можно сгенерить для друга реферальную ссылку, которая даст ему десятипроцентную скидку на первый месяц пользования. Можно наверняка и яичницу приготовить, просто я ещё нужной кнопки не нашёл.

Продолжить чтение

«Вишнёвый сад»

Только что я прочитал чеховский «Вишнёвый сад», и прочитанное мне настолько понравилось, что аж пост захотелось написать. В нём я, разумеется, не смогу охватить все сюжетные линии и все конфликты, рецензировать, дать им оценку — но и не стремлюсь к этому. Пока конфликт для меня один, и вы сами знаете, какой. Остальные — жмутся в сторонке, ожидая своей очереди.

Знаете, что скажу? Не соглашусь, как обычно, с Ваней С., который на уроке литературы про «Сад» спорил с детьми и учительницей, считая, что Лопахина не нужно осуждать. Лопахин — удивителен: при своей необразованности он смог откуда-то взять в себе рациональную жилку, обязательную составляющую души нормального бизнесмена. И он прав, чёрт возьми, прав, он должен был срубить к чертям этот загубленный, но все ещё красивый сад, вырвав кусок жизни у Любови Андреевны и Гаева — но ещё более правы были бы те, кто бросил бы этих двоих со своими тонкостями души, оставив сад в покое, дав его продать с аукциона и расстроиться окончательно. Не нужно принимать решения за людей, даже если они не могут сделать этого сами. Не нужно вмешиваться в мирное течение их жизни, построенное, как иногда кажется, на одних лишь болезненных сомнениях, воспоминаниях и нежелании посмотреть правде в глаза. Всё это — неуважение к ним. Хочешь помочь — помогай. Но если твою помощь не принимают — смирись.

Раневскую же с Гаевым тоже есть за что осудить — за лень и привязанность к старой жизни. Но я не буду — потому что вижу в них себя.

На их месте я бы поступил точно так же. И камень, который таким усилием свалил с их душ Лопахин (Раневская с Гаевым до и после продажи сада — совершенно разные люди), свалился бы и с моей.

Из ситуации с вишнёвым садом нет логичного и приемлемого выхода: что бы ни произошло, кто-нибудь будет недоволен. А так как я симпатизирую и Лопахину, и Раневской с компанией, отношение к решению проблемы у меня сложилось очень неоднозначное. Я так и не смог решить, как же эта пьеса заканчивается — трагично или нет. Впрочем, наверное, решать и не нужно. Через какое-то время само решится.

Что же касается драматургии — она действительно драматична, она волею Антона Павловича вгрызается в эмоциональную сферу зрителя, как собака в кусок мяса, оставляя в ней огромную дырку — дырку, которую зритель должен заполнить снова, уже новыми смыслами и идеями. Так и должно вести себя со зрителем любое художественное произведение; это — высшая мера его качества. Вторая высшая мера — воодушевление, вдохновение на творчество и самовыражение; и здесь «Вишнёвый сад» — выше всяких похвал: я ведь пишу пост. Пишу. Самовыражаюсь.

После прочтения я долго ещё, похоже, пробуду в прострации, пустоте, которую нельзя описать общо, дать ей характеристику, а можно лишь, совершенно не понимая, как она устроена, создать другую такую же и поместить в неё другого человека. Я не хочу из неё выбираться. Но придётся: послезавтра ЕГЭ по литературе; собственно, из-за него я и стал читать эту гениальную пьесу. Хоть что-то полезное этот экзамен привнёс в мою жизнь.

Nota bene: подробный школьный урок литературы по «Вишневому саду» я прогулял по Риму.

Гироскутер

Кажется, я нашел вещь-идеальный образ всего. Это гироскутер.

Стоит над рекой исполин величавый

Стоит над рекой исполин величавый

С гироскутером меня познакомил Ваня С. (а вы ожидали увидеть здесь другое имя?), и я влюбился в него (нет, не в Ваню) так же, как когда-то в электровелосипед. Правда, было одно отличие: первые пятнадцать минут гироскутер взбрыкивал всеми своими членами, как только я на него забирался. А велосипед — не взбрыкивал. Просто не работал. Пока я курок скорости не нашёл.

Управлять гироскутером вроде просто: куда наклоняешься, туда и едешь. Но в эти самые пятнадцать минут в мозгу ломается стереотип: оказывается, можно просто взять, наклониться вперёд — и не упадёшь! Пока происходит ломка, ехать трудно; гораздо легче — трястись мелкой дрожью, пытаясь хоть как-то удержать равновесие.

Потом, когда ты вроде бы уже опытный юзер и освоил езду вперёд-назад и повороты, ты вдруг начинаешь замечать, что дорога, по которой ты едешь, не всегда ровна, как поверхность стереотипного озера из японского сада камней. На ней есть углубления и холмики. В углубления гироскутер имеет свойство проваливаться, а на холмики — взлетать. И когда он проваливается или взлетает, а ты не успеваешь отреагировать, перераспределить баланс — начинается самый интересный момент, который я называю теперь «четыре секунды в рапиде» (ну надо же было придумать какое-нибудь глубокое и погружающее название).

В первые две секунды подсознание, которое на такие вещи реагирует в принципе быстрее сознания, начинает вдруг стучаться во все возможные места и орать что-то нечленораздельное; впрочем, по интонации можно понять, что смысл ора — предупреждение. О чём — пока непонятно. Мозг мобилизует из глубокой медитации последние нейроны, жмёт красную кнопку, выбивает зачем-то в своём офисе стёкла — ерундой страдает, в общем. Параллельно откуда-то из глубин приходит мысль о том, что четвёртое задание устной части ЕГЭ по английскому — западло; приходит, озирается и прячется под карниз, пока не засекли и не расчленили.

В третью секунду до сознания доходит суть происходящего в реале, и поднимается максимальная тревога. Пробуждаются все, даже сторож и завхоз. Начинается немедленная эвакуация. Нейроны беспорядочно носятся по всем возможным траекториям, воздух пропитан смесью тревоги и страшного страха, какой бывает только под дулом пистолета — или если в пятом классе на уроке истории спрашивают, а ты не учил. Абсолютная антимедитация. Бесконечная тревога на огромной скорости. Беспорядочные толчки, жертвы среди нейронов. Орёт сигнализация, предвещая падение с гироскутера.

В какой-то момент всё резко обрывается — и начинается четвертая секунда, абсолютно пустая. Ничего не происходит. Иногда маленькие сгустки мыслей носятся над песчаным пляжем, сталкиваясь и растворяясь друг в друге. Спокойствие, индифферентность, полное безразличие, как после отрицания, гнева, торга и непроходимой депрессии — вот с таким бы ощущением и жить все триллиарды секунд!

А дальше — опять едешь, весёлый такой. Вроде даже не сменив направления. Хорошо!

Так вот, к чему это я. Гироскутер — прекрасная вещь. Но — не для езды. Для проверки дороги на наличие углублений и холмиков и для медитации. А поездить можно и на электровелосипеде, когда велопрокат откроется.

А ещё эта маленькая тяжелая штукенция здорово снижает мобильность в узеньких арбатских переулках, где канализационные люки (которые по сути своей обрезанные холмики) — друг на друге, тротуары склоняются к проезжей части, а машины проносятся по проезжей части ровно в тот момент, когда, проклиная первое и второе, ты соскакиваешь с движущегося еще гироскутера.


Вообще-то говоря, гироскутер и электровелосипед идеально описывают жизнь.

Большую часть жизни мы едем на велосипеде: чтобы удержать равновесие, нужно ехать быстро и ни в коем случае не останавливаться. Наклонишься влево или вправо — тут же упадешь с велосипеда. Есть курок скорости, но он нормально разгоняет, только когда помогаешь педалями.

В моменты же осознанности, когда мы думаем о вечном или медитируем — мы пересаживаемся на гироскутер. На него трудно запрыгнуть, но легко ехать. Куда наклонился — туда и поедешь, других вариантов нет. Едешь относительно медленно, но когда разгоняешься, получаешь ни с чем не сравнимое удовольствие, будто аквариумные рыбки в желудке заработали плавниками. А когда разгонался и едешь, не меняя скорости — сразу концентрируешься, причём непонятно, на дороге ли, на углублениях ли, а может, и вовсе на чём-то очень далёком, лежащем вне понимания сознания; забываешь, кто ты, где и зачем и просто едешь, куда глядят глаза и движут, разбалансировывая и восстанавливая баланс, ноги.

Есть, правда, одно «но»: гироскутеру очень нужен асфальт. Подготовленная трасса. На ней и только на ней начнётся медитация; другие варианты — пшик и фикция.

А ещё гироскутер может закрутить ездока, как дервиша, вокруг своей оси — и тогда начнётся антимедитация. Но это бывает, только если неумело запрыгивать или распределять баланс. При умелом обращении на третьей минуте непрерывной езды по прямой ровной дороге на вас снизойдёт нирвана.

А теперь перечитайте пост, заменяя «гироскутер» на предмет моей метафоры.

Мураками

Ваня С. дал мне почитать Харуки Мураками.

Как-то так совпало, что в тот же день, когда я начал неторопливо поглощать его тексты, мне понадобилось в поликлинику. Ну, обычную поликилинику, районную. Все в них были хоть раз, все знают, что это за учреждения такие.

В районных поликлиниках иногда, бывает, царит атмосфера кипящая, как будто готовая выплеснуться из стен старого советсеого здания и залить гневными аргументами двух каких-нибудь спорщиков всю прилегающую улицу; а бывает тихое спокойствие, такая совершенно неподвижная серость, которая если и движется куда-то, то из ниоткуда — в никуда. Не тишина, нет: медленные тихие разговоры об очень насущных вещах — лекарствах, диагнозах, ценах на мыло или на эти самые лекарства. Источником такой неподвижной серости, как правило, выступают тихие пенсионеры, немногие пришедшие в учреждение действительно лечиться. От них этим спокойствием просто веет. (И даже я сейчас пишу эти строки, и у меня зависает текстовый редактор — от этого самого спокойствия. Ну, или, блин, все-таки винт надо чистить. Мне больше нравится первая версия.)

Мураками у меня вызывает именно такое ощущение. Ощущение, что вокруг все происходит с такими маленькими скоростями, что сам ты в нём движешься будто со скоростью звука. Все идет своим чередом, все работает, живет — просто медленно. Никаких конфликтов, ничего выдающегося — то есть вообще. Просто тягучее желе из жизней миллионов граждан, пришедших в поликлинику и мирно ожидающих очереди к столь же спокойному врачу.

Из ниоткуда в никуда.

И вот, повращавшись с непривычки бешено в этом киселе, ты и сам потихоньку успокаиваешься и, словно загипнотизированный окружающей реальностью, начинаешь жить абсолютно так же, как живут другие ее обитатели — у тебя появляются свои насущные проблемы, решением которых ты занимаешься подавляющее большинство времени; а когда они неожиданно заканчиваются, чтобы не скучать, придумываешь себе новые; прекращаешь вечную погоню и начинаешь практически слепо, с обзором метров в пять, но с интуитивной уверенностью вперед как минимум на километр брести по дорогам, карты которых нет ни у кого — и совершенно удовлетворяешься этими своими дорогами, практически не пересекающимися с дорогами других людей.

Что самое интересное и самое закономерное, мне не хочется забывать эти ощущения. Я люблю стабильность. Все ее любят. Просто она любит не всех.

И это хорошо.