Антивирус и интернет
Лучший способ защитить компьютер от вирусов из интернета — отрубить к чертям интернет. Это только что мне вчера наглядно показал антивирус Касперского. Взял и отрубил. И, представьте себе, ни одного вируса не словил, пока я не снёс к чертям все сетевые драйвера.
Вообще, классный принцип, надо попробовать еще где-нибудь применить. Надоело писать ЕГЭшные сочинения? Не пиши ничего в принципе. Не хочешь готовить обед? Не ешь вообще ничего, так точно готовить не придётся. Не желаешь верстать полезную главную — так удали к чертям блог, нафиг он тогда нужен-то. А если хочешь хороший антивирус, так — делов-то! — отключись от сети, и он не понадобится.
Вот поэтому человек должен быть умнее системы, а ни в коем случае не наоборот. Что бы там ни говорили о наступающем будущем.
Авторская позиция неважна
В школе на уроках литературы сейчас творится немного странное. Почти всю школьную одиннадцатилетку дети, то есть мы, изучаем авторскую позицию.
Но единственный человек, которого реально должна интересовать авторская позиция — кто? Правильно. Автор. Всем остальным должно быть плевать. У всех остальных должна быть своя позиция.
Есть отличный критерий качества художественного произведения. В нем должно быть больше одного подтекста. Если после прочтения сразу ясна эта пресловутая авторская позиция — произведение не тянет на статус качественного.
Всегда должна быть некая неопределённость, непонятность. Если автор запутывает читателя многообразием сюжетных линий, характеров персонажей, метафор, смыслов и подсмыслов — значит, произведение достойно прочтения и обдумывания. Если всё кажется легким и определенным — значит, либо произведение некачественное, либо читатель его перерос. Или, наоборот, недорос. В любом случае сейчас — не время. Неважно, ещё или уже.
Этот критерий, правда, взаимосвязан с другим — нравится/не нравится. С субъективным ощущением, которое вызывает произведение. И подтексты, которых должно быть больше чем один, мы подчас ищем исходя из этого ощущения. Мне, скажем, очень нравится сериал «Шерлок». Ну, этот, BBC-шный, да, на который все молятся сейчас. Я его люблю, очень люблю. Почему, объяснить не могу и не хочу сейчас. Главное — нахожу в нем столько смыслов, что мозг отказывается адекватно воспринимать такое многообразие. И, может, авторы ничего сильно разнообразного в своё творение и не вкладывали, и если изучать авторскую позицию, в мозгу сложится скучная обычная серость. Но для меня «Шерлок» — один из кладезей подтекстов. Потому что он мне нравится.
Такой субъективизм мешает воспринимать смысл, скажете сейчас. Не-а. Наоборот, помогает. Потому что — ещё раз — важен не смысл автора, а смысл зрителя. Читателя, слушателя, любое слово подставьте. А мы никогда не пытаемся искать смысл в том, что нам не нравится.
Авторская позиция неважна.
№ 14
День. Полночь. Морское побережье, иссыпанное песком и испещренное камнями, один из которых гладки, другие — шершавы, а третьи ранят, стоит лишь прикоснуться.
Абсолютная индифферентность. Никого. Ничего не происходит, кроме запланированного природой и созданного ей постепенно и аккуратно, отборочно.
Вокруг редко и несогласованно летают мыслесгустки, сообращаясь друг с другом и создавая причудливые смыслы и подсмыслы, питая друг друга на расстоянии и подпитываясь от окружающей среды. Летают. Тихо.
И вдруг, похожий на взрыв нейтронной бомбы, раздается оглушительный треск, затмевающий всё окружающее. Два прекрасных самодостаточных сгустка сталкиваются лбами, совершенно неожиданно для самих себя, и с каким-то утробно-неоднозначным звуком, глушащим всё на расстоянии нескольких сгустков, реагируют друг с другом долю микросекунды. Над песчаным ландшафтом не остается ни единого сгустка. Все исчезают. И проявляются снова позже — все, кроме тех, столкнувшихся.
И вновь продолжается медленно-хаосовая летьба, не затрагивающая никого и ничто, даже саму себя.
Только что стало на два сгустка меньше.
Жаль, что я раньше не поймал сгусток о том, что все мысли — это сгустки. И что плюс с минусом дают не минус — они дают ноль. Только и всего.
Жизнь — это плюс или минус, всегда. Человек не переходит в сознательное состояние, пока его не накормят минусом или плюсом. А как только человек теряет минус или плюс, жизнь заканчивается. Поэтому так трудно от них избавиться.
Жизнь — это не ноль. Не бывает живых нулей.
Не торопитесь
Знаете, мы слишком тупые, чтобы с той скоростью, которая сейчас считается нормальной, создавать что-то по-настоящему хорошее.
Я имею в виду нас, людей. Не вас конкретно, не вашего соседа, не Фёдора Михайловича Достоевского — всех. Абсолютно. И себя тоже.
Невозможно написать хорошую статью за день. Родить ребенка за месяц. Создать нетленное произведение искусства за два. Снять хорошее кино, нарисовать гениальный дизайн-макет сайта, построить дом, сделать из металла и микросхем седьмой айфон.
Каждое наше действие требует времени — но время не ограничено. Никем и ничем. Время ограничиваем мы сами. Это мы придумали, что любая новость должна доходить до аудитории меньше чем за пять минут — а потом под прикрытием благих прогрессивных намерений довели себя до состояния, в котором не можем не доводить. Это мы берём за шкирку любой бред, пришедший нам в голову, и от недостатка самоуверенности сразу же публикуем. Это мы снимаем откровенно хреновые телесериалы, пишем откровенно хреновые книги, статьи, посты, это мы создаем откровенно хреновые товары и откровенно хреново оказываем услуги — нас никто не заставляет это делать, кроме нас самих.
Мы приучили себя к тому, что это — нормально. И это стало нормальным. И именно поэтому в интернете сейчас столько мусора — всевозможных одинаково плохих текстов, видео, фотографий, интерактивных карт, блогов (и мой, как вы понимаете — не исключение); мы едим, пьём и пользуемся тем, что в жизни не видело объективного знака качества; мы стали частью конвейера, быстро и стремительно производящего говно. И тут же потребляющего, конечно же.
Всё, что есть вокруг нас, мы создаем сами. Создавать же можно двумя способами: медленно делать прекрасное, отрисовывая, отрихтовывая, шлифуя каждый пиксель, сантиметр, буковку, деталь — или же конвейерным методом штамповать что-то некачественное и живущее еще меньше времени, чем-то, что потрачено на создание. Привыкли мы — ко второму. Если я действительно прав — привыкать лучше к первому.
Потому что если я создал нечто, как мне кажется, новое, то по прошествии некоторого времени мне приходит озарение: я вдруг начинаю понимать, что это нечто не стоит того, чтобы отдавать его миру — и нужно либо доработать, либо выбросить; с мусором лучше делать второе. Что если уж давать миру что-то новое, то не вываливать кирпичами из самосвала, а аккуратно опускать на землю; чем выше скорость производства, тем меньше шансов выдать произведенное, не отколов кусочек; а ценное должно быть в каждом кусочке. Гораздо красивее по отношению к миру выдать ему золотой слиток, чем кучку земли, в котором, возможно (впрочем, не факт), есть немного золотого песка. Гораздо красивее по отношению к миру — и к себе самому.
Если вы конвейер — торопитесь! Быстрее! Ещё быстрее — а не то ваши лавры унесут другие конвейеры. Каждая секунда на счету; а время — деньги!
Если нет — возьмите творческий отпуск и погрузитесь в процесс творения. Сделайте что-то по-настоящему хорошее. И обязательно помните: лучшее — не враг хорошего; все, что враг хорошего — не лучшее. Чувствуйте это.
Не торопитесь.
Творите.
Эксперимент
Новогоднее.
Метромарафон-2017
Когда-то давно, приехав в Питер, я написал пост о тамошнем метро. И потом подумал: продолжения не будет. Ну, а зачем? Я не специалист и углубленно темой не интересуюсь.
Но нет. Придётся. Придётся-таки написать продолжение. Потому что к любой теме можно подойти с разных точек зрения.
И 3 января свежепришедшего года мы с Ваней Сурвилло подошли к ней со своей излюбленной стороны — пробегав и проездив по метрополитену Петербурга одиннадцать с половиной часов все с той же целью: проехать все станции. За минимальное время. И по возможности с бодрым настроем.
№ 13
Пока едешь на современном двухэтажном поезде из Питера, пытаешься поймать состояние осознанности. Получается. Ловишь — и тут же отпускаешь. Вспомнив, сколько всего там сделать мог — а не сделал.
Питер — город-пенсионер. Вежливый, аккуратный, обходительный и заботливый, как бабушка. Накормит, напоит, доведёт до автобуса, напомнит в нем, что совместными усилиями вполне возможно сделать общественный транспорт комфортнее, а потом — в метро, о том, что документы — тоже вещи и что их в поездах лучше не забывать. И за это я его люблю.
Жители Петербурга делятся на две категории: любящие свой город и тихо его ненавидящие. Ни те, ни другие, если прямо не спросить, не скажут, за что именно. Жаль, что так и не спросил. Ни у тех, ни у других.
Приехав в Питер зимой и попав в самый пик обмораживания, понимаешь, что погода в Питере — не плохая. Дожди, хмурость и серость — стереотип. Погода вообще не участвует в жизни города. Она существует очень отдельно, где-то далеко, куда нам, обычным людям, нет хода. И если мы в дождь вынуждены ходить под зонтами и хмуриться, а в мороз — дрожать от холода и согревать последние оставшиеся пальцы — не надо винить в этом погоду или, тем более, город, в котором погода. Погода никогда не делает нам ничего плохого или хорошего. Она существует. И мы существуем. Когда придумаем способ без ущерба для среды управлять погодой — наши взаимоотношения поменяются. Пока — как есть.
Часть москвичей скучает по Петербургу, часть петербуржцев — по Москве. А что, если указом президента поменять их местами? С той лишь поправкой, что президент — не Президент, а каждый из скучающих?
Но нет.
Поезд из города А каждое утро ездит в город Б, а вечером того же дня — возвращается в город А. Так происходит каждый день в одно и то же время. И ни разу не было, чтобы на пути упало дерево, машинист запил или начальник станции в А или в Б не пустил поезд на станцию.
И эти поезда никогда не встретятся. И вы знаете, почему?
Не судьба.
Мураками
Ваня С. дал мне почитать Харуки Мураками.
Как-то так совпало, что в тот же день, когда я начал неторопливо поглощать его тексты, мне понадобилось в поликлинику. Ну, обычную поликилинику, районную. Все в них были хоть раз, все знают, что это за учреждения такие.
В районных поликлиниках иногда, бывает, царит атмосфера кипящая, как будто готовая выплеснуться из стен старого советсеого здания и залить гневными аргументами двух каких-нибудь спорщиков всю прилегающую улицу; а бывает тихое спокойствие, такая совершенно неподвижная серость, которая если и движется куда-то, то из ниоткуда — в никуда. Не тишина, нет: медленные тихие разговоры об очень насущных вещах — лекарствах, диагнозах, ценах на мыло или на эти самые лекарства. Источником такой неподвижной серости, как правило, выступают тихие пенсионеры, немногие пришедшие в учреждение действительно лечиться. От них этим спокойствием просто веет. (И даже я сейчас пишу эти строки, и у меня зависает текстовый редактор — от этого самого спокойствия. Ну, или, блин, все-таки винт надо чистить. Мне больше нравится первая версия.)
Мураками у меня вызывает именно такое ощущение. Ощущение, что вокруг все происходит с такими маленькими скоростями, что сам ты в нём движешься будто со скоростью звука. Все идет своим чередом, все работает, живет — просто медленно. Никаких конфликтов, ничего выдающегося — то есть вообще. Просто тягучее желе из жизней миллионов граждан, пришедших в поликлинику и мирно ожидающих очереди к столь же спокойному врачу.
Из ниоткуда в никуда.
И вот, повращавшись с непривычки бешено в этом киселе, ты и сам потихоньку успокаиваешься и, словно загипнотизированный окружающей реальностью, начинаешь жить абсолютно так же, как живут другие ее обитатели — у тебя появляются свои насущные проблемы, решением которых ты занимаешься подавляющее большинство времени; а когда они неожиданно заканчиваются, чтобы не скучать, придумываешь себе новые; прекращаешь вечную погоню и начинаешь практически слепо, с обзором метров в пять, но с интуитивной уверенностью вперед как минимум на километр брести по дорогам, карты которых нет ни у кого — и совершенно удовлетворяешься этими своими дорогами, практически не пересекающимися с дорогами других людей.
Что самое интересное и самое закономерное, мне не хочется забывать эти ощущения. Я люблю стабильность. Все ее любят. Просто она любит не всех.
И это хорошо.
